Сергей Гогин
Пушкин, как известно, рвался в Европу, но царь его туда не пустил, приговорив поэта к родине. «Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры… то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство», – писал Пушкин Вяземскому в 1826 году. Трудно представить, сколько значительных стихов он мог бы создать по свежим европейским впечатлениям. Он, про которого филологи говорят, что он открыл для России поэтическую Европу. Открыл, ни разу в ней не побывав.
Мы все еще живем в печальном веке, хоть нам и внушают, что жить стало лучше, жить стало веселее. От хорошей жизни голландские сыры весело прыгают под траки русских бульдозеров, победителем в такой конкуренции выходит отечественный сырный продукт с консистенцией мыла. «Сыр лимбургский живой» – это тоже Пушкин. Лимбург, кстати, в Нидерландах, Гауда – тоже. Сыр, названный по имени этого города, там продают такими симпатичными кругляшами весом с полкилограмма: с паприкой, базиликом, тмином, трюфелями – бог знает с чем еще. Сыры на коровьем, козьем, овечьем молоке. Это целая многовековая культура – проще раздавить, чем научиться делать не хуже.
Эту остро пахнущую красоту я вдыхал в Амстердаме. Там мы ездили на велосипедах вдоль каналов и по огромному Вондел-парку. Так делает едва ли не большинство местных. В самом деле, зачем трамвай или автобус, если всюду можно добраться на «велике»: есть развитая сеть велодорожек, специальные светофоры для велосипедистов, парковки на сотни и сотни велосипедов. Впрочем, общественный транспорт работает как часы, хотя и дороговат.
В Амстердаме вдоль каналов лепятся друг к другу живописные трех-четырехэтажные домики, каждый со своим лицом, там – тюльпаны охапками на цветочном рынке, там кофешопы и пресловутые «красные фонари», там рестораны, музеи и концертные залы. Там много всего, единственное, чего я там не нашел, – ненависти к России, которой, если верить отечественному телевизору, преисполнен Запад. В книжных магазинах на виду – Чехов, Набоков и Булгаков.
Путешествие – лучшее средство от ксенофобии. Поехать, включить здравый смысл, посмотреть самому, пожить несколько дней, как они. Тогда происходит удивительное открытие: там живут обычные люди! Они сидят в кафешках, жуют сэндвичи, пьют вкусное пиво и вино, едут на работу на велосипедах, бегают в наушниках трусцой, смотрят картины (в музее Ван Гога и Рейксмузеуме – паломничество), носят джинсы с дырками на коленях и набивают себе разноцветные татуировки. Там даже есть свои бомжи. В Риме и Флоренции уличные музыканты такого уровня, что их хоть сейчас – на сцену Кремлевского дворца, вместо заспиртованных мумий отечественных «звезд».
При добровольном отказе от стереотипов личный опыт путешествия в Европу (почти все равно куда – в Британию, Германию или Нидерланды) способен изменить повестку дня в одной голове. А если таких голов будет много, то и в обществе. Для этого нужна некая критическая масса приобщившихся к европейской цивилизации, то есть побывавших за рубежом с познавательными или рабочими целями, а не на пляжах Турции и Египта. Тогда вольно-невольно включается здравый смысл, глаз начинает сравнивать, а мозг формировать новую повестку: почему у них там нет грязи и пыли на улицах? Почему в моем городе самый популярный метод обрезки деревьев – уполовинить ствол и обкорнать боковые ветви, а у них деревья – как совершенные скульптуры? Почему там дороги идеальные, а в моем городе асфальт, положенный осенью, уже весной смывает талыми водами? Зачем воевать с Украиной, если воевать надо со своими жуликами во власти? На этом фоне официальная повестка, продвигаемая властной пропагандой, лишается смысла, растворяясь в когнитивном тумане. «Духовные скрепы» – о чем это вообще? Где нормальные дороги? Где парковки? Парки зачем вырубаете?
«Мы встретили врага, и он оказался в нас самих», – говорит опоссум Пого из американского комикса Уолтера Келли (эту фразу любит цитировать Владимир Познер). Когда путешествуешь, убеждаешься, что на Западе нет агрессивной среды, как о том нам говорят. Потому что враг – внутри, в нас самих.
Но россияне мало путешествуют. По данным «Левада-центра», загранпаспорта есть у 28 процентов россиян, но пользуется ими еще меньше. В 2015 году за рубеж выезжало 10 процентов граждан, причем в основном это пляжный туризм – до резервации отеля и обратно. Число туристов сократилось из-за кризиса и снижения доходов, на что накладывается государственная ксенофобия. И вот уже около 70 процентов россиян считают правильным отказ от поездок за границу из соображений безопасности, сообщает «Левада-центр».
Место, из которого нельзя выйти без разрешения, называется тюрьмой. Советская власть препятствовала выезду граждан во «враждебное капиталистическое окружение». По сталинскому закону 1935 года за нелегальную эмиграцию полагался расстрел. При Брежневе в капстраны выезжали избранные, к тому же под присмотром экскурсоводов в штатском. Власть боялась невыгодных для себя сравнений. Сегодня в большинство стран не могут поехать работники спецслужб и прочие силовики, которым это «не рекомендовано».
Наши зрение, слух, обоняние, критический ум – орудия нашей свободы, если не лениться ими пользоваться. Съездите в Европу, если появится такая возможность, возьмите с собой детей, посмотрите, понюхайте, потом – возвращайтесь и сравнивайте. Для перемен нужна критическая масса знаний и впечатлений. Родину не выбирают, но она не может и не должна быть приговором, лагерем или местом пожизненной ссылки.
источник
Пушкин Александр Сергеевич
(Цитата из письма Вяземскому)
«Я, конечно, презираю Отечество мое с головы до ног. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке. мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-й песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? В нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница.
Вяземский Петр Андреевич (поэт)
(из письма Тургеневу, 18 апреля 1828 года)
. Бог голодных, Бог холодных,
Вот он, вот он, русский бог.
Бог «грудей и жоп» отвислых
Горьких лиц и сливок кислых,
Вот он, вот он, русский бог .
. К глупым полн он благодати,
Бог всего, что есть некстати,
Вот он, вот он русский бог .
Глинка Михаил Иванович (композитор, автор оперы «Жизнь за царя»)
27 апреля 1856 года Михаил Иванович уезжая из России в Германию, разделся на границе. догола, до самого гола, бросил на землю платье, чтоб и духу русского с собой случайно не прихватить, плюнул на русскую землю и крикнул: «Дай Бог мне никогда больше не видеть этой мерзкой страны и её людей» — и шагнул под шлагбаум. (Из воспоминаний сестры композитора Л.И. Шестаковой («Русская старина». Ежемесячное историческое издание. 1870 г. Том II. Санкт-Петербург, 1870))
Толстой Алексей Константинович (писатель, драматург, поэт):
«Если бы перед моим рождением Господь сказал мне: «Граф! Выбирайте народ, среди которого вы хотите родиться!» — я бы ответил ему: «Ваше величество, везде, где Вам будет угодно, но только не в России!» У меня хватает смелости признаться в этом. Я не горжусь, что я русский, я покоряюсь этому положению. И когда я думаю о красоте нашего языка. о красоте нашей истории до проклятых монголов и до проклятой Москвы, ещё более позорной, чем самые монголы, мне хочется броситься на землю и кататься в отчаянии от того, что мы сделали с талантами, данными нам Богом. (цитата из письма Алексея Толстого Маркевичу 26 апреля 1869 г. (Толстой А.К. Собрание сочинений в 4-х тт. Т.4. — Москва. издательство «Правда», 1980 г. стр. 445))
Тютчев Федор Иванович (поэт):
«Русская История до Петра Великого — одна сплошная панихида, а после Петра Великого — одно уголовное дело! (цитата из «Тютчевианы» Г.И. Чулкова)
Аксаков Иван Сергеевич (поэт, публицист):
«Ах, как тяжело, как невыносимо тяжело порою жить в России, в этой вонючей среде грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых малых мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутов — отцов и благодетелей взяточников. Вы не можете понять тех истинных мучений, которые приходиться испытывать от пребывания в этой среде, от столкновения со всем этим продуктом русской почвы. Там, что ни говорите в защиту этой почвы, но несомненно то, что на всей этой мерзости лежит собственно ей принадлежащий русский характер!» (цитата из писем к родным, 1849-1856)
Тургенев Иван Сергеевич (писатель, поэт, публицист):
«Он (Тургенев) сам говорил мне, что главная мысль, основная точка его книги («Дым») состоит в фразе: «Если б провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве». Он объяснил мне, что это его основное убеждения о России». (цитата о Тургеневе из письма Достоевского Майкову, 16 (28) августа 1867)
Чехов Антон Павлович (писатель, драматург):
«. Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли. Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т.п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, каком угодно. А между тем, казалось бы, достать мясо и рыбу гораздо легче, чем водку, которая и дороже, и везти ее труднее. Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот». (цитата из письма Чехова от 13 июня 1890 г. со ст. Лиственичная, на берегу Байкала (А.П. Чехов «Письма январь 1890 — февраль 1892 гг.», стр. 114))
Максим Горький (писатель, драматург):
«И вот этот маломощный, темный, органически склонный к анархизму народ ныне призывается быть духовным водителем мира, Мессией Европы. «вожди народа» не скрывают своего намерения зажечь из сырых русских поленьев костер, огонь которого осветил бы западный мир, тот мир, где огни социального творчества горят более ярко и разумно, чем у нас, на Руси. Костер зажгли, он горит плохо, воняет Русью, грязненькой, пьяной и жестокой». (цитата из источника: М.Горький Несвоевременные мысли (LII — LXIV): Заметки о революции и культуре 1917-1918 гг.)
Шукшин Василий Макарович (писатель, режиссер, актер)
«Ложь, ложь, ложь. Ложь — во спасение, ложь — во искупление вины, ложь — достижение цели, ложь — карьера, благополучие, ордена, квартира. Ложь! Вся Россия покрылась ложью как коростой». (цитата из «Рабочих записей» Шукшина, 1969 г.)
От редактора:
Справедливости ради следует заметить, что у всех этих же писателей и поэтов есть немало цитат прямо противоположного свойства — то бишь, о любви к России.
источник
Помните знаменитое, у Пушкина, вынесенное в заголовок?
Оказывается полностью этот отрывок письма (Письмо П. А. Вяземскому, 27 мая 1826 года из Пскова в Петербург) выглядит следующим образом, что в корне меняет смысл высказывания, на мой взгляд:
Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь.
Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница.
Аристократ. Дворянин. А всё туда же — борделей в Михайловском не хватало.
Валить пора, валить, умные люди давно уже все поняли.
Вот что случается с теми, кто вовремя на сваливает.
Гм. Объясните, пожалуйста, почему «в корне меняет смысл высказывания».
Комментарий для u-joe.blogspot.com:
Мне всегда казалось, что Пушкин — патриот своей родины, который видит отчётливо видит все её недостатки и они ему невыносимы, вместе с тем, он любит Россию. Вместо этого оказывается, что он просто хочет за границу уехать, а его не пускают.
Тогда, вероятно, вам еще не раз доведется изменить свое мнение о Пушкине 🙂 все-таки он был (как личность) намного сложнее простеньких ярлыков наподобие «патриот» или «хочет уехать». Извините, если что.
Комментарий для u-joe.blogspot.com:
Возможно, я не знаю. Мне Пушкин детально пока не интересен.
Просто любить Россию намного приятнее наслаждаясь жизнью где нибудь в лондонском ээээ театре, где есть с кем поговорить, а в Михайловском только дядьки, мамки, да крестьянки. Ну ещё письма раз в месяц приходят.
Спасибо за сслыку, я понимал фразу вне контекста также как ты, поэтому тоже удивлён.
Досадно то, что века проходят, а настроения в стране(ах) не меняются.
С другой стороны есть прекрасная поговорка «Если вам нравятся картины, то совсем не обязательно знакомится с художником»
Это я к тому, что не нужно делать культа ни из каких деятелей культуры/искусства (да и вообще не из кого), а то, почитаешь вот так письма/дневники/блоги, и разочаруешься 🙂
мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство
На древней псковской земле есть уголок, куда люди приходят с особым душевным трепетом. Это знаменитая усадьба Михайловское, неотделимая от творческой биографии А.С.Пушкина и овеянная его поэтическим гением.
Всё же, ощущение от фрагмента такое, что не Расея сама по себе его удручала, а политическая обстановка. К царьку у него претензии, к несвободе. Заперли чувака в «глухое Михайловское», он и бесится. А кто б не бесился?
Комментарий для boltai-shaltai:
Если бы он в вожделенном Лондоне к подготовке восстания был причастен, то его бы не в Михайловское сослали, а просто повесили. Но кто же об этом думает? Хорошо там, где нас нет.
Я, кстати, был недавно в Михайловском. Замечательное красивое место. Я только там всю мощь его таланта почувствовал, потому что сам видел то, о чем стихи написаны 🙂
Но если жить там долго, то свихнуться со скуки запросто можно, по-моему 🙂
Ну почему-же «в корне меняет»? По моему, полная цитата получается такая:
«Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда — при англичанах дурачим Василья Львовича; пред M-me de Staël заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русский барин кричит: мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Все это попадает в его журнал и печатается в Европе — это мерзко. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство.»
А фраза «Ты, который не на привязи. », это уже следующая мысль.
Комментарий для agonych.livejournal.com:
Мне всё это кажется цельным текстом. Не вижу почему это должны быть изолированные мысли.
Первая мысль — «Мне многое не нравится в России, но еще больше мне не нравится, когда на это тычут пальцами в Европе». Вторая мысль «Не понимаю, как вообще тут можно жить, рыть отсюда надо!»
Комментарий для agonych.livejournal.com:
Да, теперь я увидел текст вашими глазами. Тем не менее, это плавное течение мысли, без разрывов. И объединяет их нелюбовь к России. Если же выдрать первую фразу из контекста, то её смысл, на мой взгляд, меняется.
многое ставит на свои места
На самом деле всё куда прозаичней. Его сослали, вот он и разошёлся, он вообще был товарищ буйный, эмоциональный. На самом деле он очень свою Родину любил, это легко заметно из множества его произведений.
Бедный Пушкин. ну вы про него и написали. Из достоверного источника -его реальное письмо, неверующим-сходить в библиотеку. Пушкин — Чаадаеву: «Ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество».
Это письмо, написанное на французском языке, Александр Сергеевич Пушкин адресовал выдающемуся русскому мыслителю Петру Яковлевичу Чаадаеву, чей критический взгляд на историю России оказал огромное влияние на отечественную мысль.
Александр Сергеевич Пушкин
Благодарю за брошюру, которую вы мне прислали. Я с удовольствием перечел ее, хотя очень удивился, что она переведена и напечатана. Я доволен переводом: в нем сохранена энергия и непринужденность подлинника.
Что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами. Нет сомнения, что схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена.
Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие Европы было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно? У греков мы взяли Евангелие и предания, но не дух ребяческий мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве.
Петр Яковлевич Чаадаев
Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит к хорошему обществу. Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон?
А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал.
Вышло предлинное письмо. Поспорив с вами, я должен сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству — поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили…
Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали вашу рукопись журналистам. Я нигде не бываю и не могу вам сказать, производит ли ваша статья впечатление. Надеюсь, что ее не будут раздувать. Читали ли вы 3-й № «Со
источник
Россия — страна казенная.
Пьянство, малограмотность, тупость и убожество русского мужика, отставшего от Европы лет на двести , и до сих пор еще не совсем уверенно застегивающий собственные штаны, в очередной раз показывает, что с ним дружить нельзя, так как он рассматривает дружбу как слабость…
Русский человек норовит натрескаться ветчины именно тогда, когда в ней сидят трихины, и пройти через реку, когда на ней трещит лед.
В России честный человек — что-то вроде трубочиста, которым няньки пугают маленьких детей.
Мы отстали, по крайней мере, лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку.
Нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью.
Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т. п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, каком угодно. А между тем, казалось бы, достать мясо и рыбу гораздо легче, чем водку, которая и дороже и везти ее труднее… Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот…
Взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, лицемерие, вранье.
Русского человека отличает склонность тратить последние средства на всякого рода выкрутасы, когда не удовлетворены самые насущные потребности.
Русскому человеку не хватает желания желать.
Природа вложила в русского человека необыкновенную способность веровать, испытующий ум и дар мыслительства, но всё это разбивается в прах о беспечность, лень и мечтательное легкомыслие…
Русский человек любит вспоминать, но не любит жить.
Эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, боятся и подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги? Мужик. Кто украл у соседа, поджег, ложно показал на суде за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях первый ратует против мужиков? Мужик.
У русского человека единственная надежда — это выиграть двести тысяч.
Быть завзятым подлецом и в то же время не хотеть сознавать этого — страшная особенность русского подлеца!
В России честный человек — что-то вроде трубочиста, которым няньки пугают маленьких детей.
Странное существо — русский человек! В нем, как в решете, ничего не задерживается. В юности он жадно наполняет душу всем, что под руку попало, а после тридцати лет в нем остается какой-то серый хлам. Чтобы хорошо жить, по-человечески — надо же работать! Работать с любовью, с верой. А у нас не умеют этого.
Вся Россия — страна каких-то жадных и ленивых людей: они ужасно много едят, пьют, любят спать днем и во сне храпят. Женятся они для порядка в доме, а любовниц заводят для престижа в обществе. Психология у них — собачья: бьют их — они тихонько повизгивают и прячутся по своим конурам, ласкают — они ложатся на спину, лапки кверху и виляют хвостиками
Хуже, более по-свински, как живут летом москвичи, нельзя жить.
Говорят: в конце концов правда восторжествует; но это неправда.
Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье…
Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно он не знает ничего или очень мало.
Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.
Меня окружает атмосфера злого чувства, крайне неопределенного и для меня непонятного. Меня кормят обедами, поют мне пошлые дифирамбы и в то же время готовы меня съесть. За что? Чёрт их знает. Если бы я застрелился, то доставил бы этим большое удовольствие девяти десятым своих друзей и почитателей. Не люди, а какая-то плесень.
Русская возбудимость имеет одно специфическое свойство: ее быстро сменяет утомляемость.
Природа вложила в русского человека необыкновенную способность веровать, испытующий ум и дар мыслительства, но всё это разбивается в прах о беспечность, лень и мечтательное легкомыслие…
Мы привыкли жить надеждами, привыкли жить надеждами на хорошую погоду, урожай, на приятный роман, надеждами разбогатеть или получить место полицмейстера, а вот надежды поумнеть я не замечаю у людей. Думаем: при новом царе будет лучше, а через двести лет — еще лучше, и никто не заботится, чтоб это лучше наступило завтра. В общем, жизнь с каждым днем становится все сложнее и двигается куда-то сама собою, а люди заметно глупеют и все более людей остается в стороне от жизни.
Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из её же недр. Вся интеллигенция виновата, вся…
Многих писателей Прозы.ру «патриоты» обвиняют в русофобии, причем — по малейшему поводу и без оного. В связи с этим у меня возникает вопрос, были ли русофобами 99% русских классиков, начиная с Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского и кончая Чеховым, Горьким и нынешними наиболее известными и популярными.
Почему я спрашиваю? Потому что мне хотелось бы узнать у «патриотов» оценку следующих многочисленных высказываний признанных классиков русской литературы, именами которых названы города, улицы, площади, парки, даже космические тела.
Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног… Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь.
Мы живем в печальном веке… мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? В нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница.
Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…
В России политический строй — это самодержавие, ограниченное удавкой.
Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка.
Народ равнодушный до наименьшей обязанности, до наименьшей справедливости, до наименьшей правды, народ, что не признает человеческое достоинство, что целиком не признает ни свободного человека, ни свободной мысли.
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
КАЦАПЫ
Кацап останется кАзлом,
Хоть ты пусти его в Европу,
Где надо действовать умом,
Он напрягает только жопу!
Коварен жид, хотя и слеп,
Кичливый лях — похуже ****и,
Кацап же скажет: «Ты мне брат!»
И тут же ножик в спину всадит!
Противна Россия. Просто ее не люблю. В России скверно, скверно, скверно. В Петербурге, в Москве все что-то кричат, негодуют, ожидают чего-то, а в глуши тоже происходит патриархальное варварство, воровство и беззаконие. Приехав в Россию, я долго боролся с чувством отвращения к родине.
Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает — напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шипованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства.
Русский человек не чувствует неразрывной связи между правами и обязанностями, у него затемнено и сознание прав, и сознание обязанностей, он утопает в безответственном коллективизме, в претензии за всех. Русскому человеку труднее всего почувствовать, что он сам — кузнец своей судьбы. Он не любит качеств, повышающих жизнь личности, и не любит силы. Всякая сила, повышающая жизнь, представляется русскому человеку нравственно подозрительной.
Это наше русское равнодушие — не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
Народ стоит на такой низкой степени и материального и нравственного развития, что, очевидно, он должен противодействовать всему, что ему чуждо. В Европе рациональное хозяйство идет потому, что народ образован; стало быть, у нас надо образовать народ, — вот и всё.
Сила правительства в России держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения. Пора нам понять это.
Соотечественники, страшно! Все глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в Твоем мире.
Eсли бы я вам рассказал то, что я знаю (а знаю я, без всякого сомнения, далеко еще не всё), тогда бы, точно, помутились ваши мысли и вы сами подумали бы, как бы убежать из России.
Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Любовь к отечеству превратилась в приторное хвастанье. Доказательством тому, наши так называемые квасные патриоты: после их неуместных похвал — только хочется плюнуть на Россию.
Я их знаю всех: это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья.
Бывают противные рожи, но ведь эдакой просто не выдумаешь; не сочинишь хуже этой рожи, ей-богу не сочинишь!
Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизнь еще намного неустроенней и беспорядочней всех их. «Хуже мы всех прочих» — вот что мы должны всегда говорить о себе.
Эх, русский народец! Не любит умирать своей смертью!
Таков уж русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Тут всё обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности.
Правительство нарочно опаивает народ водкой, чтоб его абрютировать и тем удержать от восстания.
Святая Русь менее всего на свете может дать отпору чему-нибудь.
Вся суть русской революционной идеи заключается в отрицании чести.
В последнее время начало становиться жутко за народ: кого он считает за своих лучших людей?
Россия есть слишком великое недоразумение, чтобы нам одним его разрешить, без немцев и без труда.
Простой народ еще держится кое-как русским богом; но русский бог, по последним сведениям, весьма неблагонадежен. Все давно падают, и все давно знают, что не за что ухватиться. Я уже потому убежден в успехе этой таинственной пропаганды, что Россия есть теперь по преимуществу то место в целом мире, где всё что угодно может произойти без малейшего отпора.
Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу, и с каждым годом больше и больше. Тут просто инстинкт. Если кораблю потонуть, то крысы первые из него выселяются.
Святая Русь — страна деревянная, нищая и… опасная, страна тщеславных нищих в высших слоях своих, а в огромном большинстве живет в избушках на курьих ножках.
Выскочи русский человек чуть-чуть из казенной, узаконенной обычаем колеи — и он сейчас же не знает, что делать.
Русские люди вообще широкие люди.. широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особенной гениальности. Русский бог уже спасовал пред «дешовкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали!
Попробуйте развязать нам руки, ослабьте опеку — и мы тотчас же опять попросимся в ярмо.
Все время чувствую себя мухой, боюсь, что прихлопнут.
Вот говорят, что русские — народ-богоносец. Правда, они люди религиозные. Они прежде, чем тебя топором зарубить обязательно перекрестятся.
Видят в нас скорее варваров, шатающихся по Европе и радующихся, что что-нибудь и где-нибудь можно разрушить.
А.ЧЕХОВ
Россия — страна казенная.
Русский человек большая свинья.
Пьянство, малограмотность, тупость и убожество «русского» мужика, отставшего от Европы лет на двести , и до сих пор еще не совсем уверенно застегивающий собственные штаны, в очередной раз показывает, что с ним дружить нельзя, так как он рассматривает дружбу как слабость…
Мы отстали, по крайней мере, лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку.
Русский человек норовит натрескаться ветчины именно тогда, когда в ней сидят трихины, и пройти через реку, когда на ней трещит лед.
В России честный человек — что-то вроде трубочиста, которым няньки пугают маленьких детей.
Взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, лицемерие, вранье.
Русского человека отличает склонность тратить последние средства на всякого рода выкрутасы, когда не удовлетворены самые насущные потребности.
Русскому человеку не хватает желания желать.
Природа вложила в русского человека необыкновенную способность веровать, испытующий ум и дар мыслительства, но всё это разбивается в прах о беспечность, лень и мечтательное легкомыслие…
Русский человек любит вспоминать, но не любит жить.
Эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, боятся и подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги? Мужик. Кто украл у соседа, поджег, ложно показал на суде за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях первый ратует против мужиков? Мужик.
У русского человека единственная надежда — это выиграть двести тысяч.
Быть завзятым подлецом и в то же время не хотеть сознавать этого — страшная особенность русского подлеца!
Странное существо — русский человек! В нем, как в решете, ничего не задерживается. В юности он жадно наполняет душу всем, что под руку попало, а после тридцати лет в нем остается какой-то серый хлам. Чтобы хорошо жить, по-человечески — надо же работать! Работать с любовью, с верой. А у нас не умеют этого.
Вся Россия — страна каких-то жадных и ленивых людей: они ужасно много едят, пьют, любят спать днем и во сне храпят. Женятся они для порядка в доме, а любовниц заводят для престижа в обществе. Психология у них — собачья: бьют их — они тихонько повизгивают и прячутся по своим конурам, ласкают — они ложатся на спину, лапки кверху и виляют хвостиками
Хуже, более по-свински, как живут летом москвичи, нельзя жить.
Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье…
Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно он не знает ничего или очень мало.
Дело не в пессимизме и не в оптимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.
Русская возбудимость имеет одно специфическое свойство: ее быстро сменяет утомляемость.
Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из её же недр. Вся интеллигенция виновата, вся…
Так как Россия слишком долго была страною рабов, в ней представители власти более чем где-либо разнузданы и жестоки…
Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, — недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего.
Наиважнейшею приметою удачи русского народа есть его садистская жестокость.
…Так и мчится жизнь: одни грабят, убивают, другие — топят и расстреливают грабителей, третьи говорят и пишут об этом. И всё — просто. Даже — весело порою. Но когда вспомнишь, что всё это происходит в стране, где жизнь человека до смешного дешева, где нет уважения к личности и труду ее, когда подумаешь, что «простота» убийства становится «привычкой», «бытовым явлением», — делается страшно за Россию.
Я думаю, что русскому народу исключительно — так же исключительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли, как бы изучающей цепкость, стойкость жизни.
В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное. Это свойство едва ли можно объяснить словами «психоз», «садизм», словами, которые, в сущности, и вообще ничего не объясняют.
В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда — вниз головой — пленных красноармейцев, оставляя ноги их — до колен — на поверхности земли; потом они постепенно засыпали яму землею, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задохнется позднее других.
Вообще в России очень любят бить, все равно — кого. «Народная мудрость» считает битого человека весьма ценным: «За битого двух небитых дают, да и то не берут».
Да, чем другим, а великодушием русский крестьянин не отличается. Про него можно сказать, что он не злопамятен: он не помнит зла, творимого им самим, да, кстати, не помнит и добра, содеянного в его пользу другим.
Ох, как тяжко жить в России, в этом смердючем центре физического и морального разврата, подлости вранья и злодейства.
— это психика людей, которые все еще не могут забыть, что они недавно были рабами… что они живут в стране, где человек — ничего не стоит. Ничего…
Русский народ, в силу условий своего исторического развития, огромное дряблое тело, лишенное вкуса к государственному строительству и почти недоступное влиянию идей, способных облагородить волевые акты.
Русские люди, из тех одичавших бездельников и лентяев, которые, будучи сами виноваты во всех своих несчастиях, бесстыдно обвиняют за свое ничтожество и неумение жить всех, кого угодно — только не себя.
Пьют те, которые похуже, кому не жить; пьет сор деревенский, пустой народишко, издавна отравленный водкой, — ему, все равно, при всяком режиме вырождение суждено. Он, действительно, пьет разные мерзости, отчего и умирает весьма быстро, тем самым освобождая деревню от хулиганства и всякой дряни. Тут действует один суровенький закончик: как холера является экзаменом на обладание хорошим желудком, так алкоголизм — экзамен общей стойкости организма.
Я никогда не восхищался русской деревней и не могу восхищаться «деревенской беднотой», органически враждебной психике, идеям и целям городского пролетариата.
Костер зажгли, он горит плохо, воняет Русью, грязненькой, пьяной и жестокой.
Известная часть нашей интеллигенции, изучая русское народное творчество по немецкой указке, тоже очень быстро дошла до славянофильства, панславизма, «мессианства», заразив ВРЕДНОЙ ИДЕЕЙ русской самобытности другую часть мыслящих людей, которые, мысля по-европейски, чувствовали по-русски, и это привело их к сентиментальному полуобожанию «народа», воспитанного в рабстве, пьянстве, мрачных суевериях церкви и чуждого красивым мечтам интеллигенции… И вот этот маломощный, темный, органически склонный к анархизму народ ныне призывается быть духовным водителем мира, Мессией Европы.
Мы, Русь, — анархисты по натуре, мы жестокое зверье, в наших жилах все еще течет темная и злая рабья кровь — ядовитое наследие татарского и крепостного ига,— что тоже правда.
Вспомним, как добродушный русский человек вколачивал гвозди в черепа евреев Киева, Кишинева и других городов, как садически мучили тюремщики арестантов, как черносотенцы разрывали девушек-революционерок, забивая им колья в половые органы; вспомним на минуту все кровавые бесстыдства 906-7-8 годов. Я не сравниваю немецких зверств с общечеловеческими и, в частности, русским зверством; я просто, пользуясь свободой слова, рассуждаю о Правде сего, текущего дня, о Правде, созданной войною, и о «чистой» Правде, которая общезначима для всех времен и которая воистину «краше солнца», хотя она часто печальна и обидна для нас.
Нет слов, которыми нельзя было бы обругать русского человека, кровью плачешь, а ругаешь, ибо он, несчастный, дал и дает право лаять на него тоскливым собачьим лаем, воем собаки, любовь которой недоступна, непонятна ее дикому хозяину, тоже зверю. САМЫЙ ГРЕШНЫЙ И ГРЯЗНЫЙ НАРОД НА ЗЕМЛЕ, бестолковый в добре и зле, опоенный водкой, изуродованный цинизмом насилия, безобразно жестокий.
В России нет талантливых людей, нет людей, даже просто способных работать.
Летописец начала XVII века рассказывает, что в его время так мучили: «насыпали в рот пороху и зажигали его, а иным набивали порох снизу, женщинам прорезывали груди и, продев в раны веревки, вешали на этих веревках». В 18-м и 19-м годах то же самое делали на Дону и на Урале: вставив человеку — снизу — динамитный патрон, взрывали его.
Я думаю, что русскому народу исключительно — так же исключительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли, как бы изучающей цепкость, стойкость жизни.
В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное. Это свойство едва ли можно объяснить словами «психоз», «садизм», словами, которые, в сущности, и вообще ничего не объясняют. Наследие алкоголизма? Не думаю, чтоб русский народ был отравлен ядом алкоголя более других народов Европы, хотя допустимо, что при плохом питании русского крестьянства яд алкоголя действует на психику сильнее в России, чем в других странах, где питание народа обильнее и разнообразнее.
Если б факты жестокости являлись выражением извращенной психологии единиц — о них можно было не говорить, в этом случае они материал психиатра, а не бытописателя. Но я имею в виду только коллективные забавы муками человека.
В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда — вниз головой — пленных красноармейцев, оставляя ноги их — до колен — на поверхности земли; потом они постепенно засыпали яму землею, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задохнется позднее других.
Забайкальские казаки учили рубке молодежь свою на пленных.
В Тамбовской губернии коммунистов пригвождали железнодорожными костылями в левую руку и в левую ногу к деревьям на высоте метра над землею и наблюдали, как эти — нарочито неправильно распятые люди — мучаются.
Думаю, что нигде не бьют женщин так безжалостно и страшно, как в русской деревне, и, вероятно, ни в одной стране нет таких вот пословиц-советов:
«Бей жену обухом, припади да понюхай — дышит? — морочит, еще хочет». «Жена дважды мила бывает: когда в дом ведут, да когда в могилу несут». «На бабу да на скотину суда нет». «Чем больше бабу бьешь, тем щи вкуснее».
Вообще в России очень любят бить, все равно — кого. «Народная мудрость» считает битого человека весьма ценным: «За битого двух небитых дают, да и то не берут».
Есть даже поговорки, которые считают драку необходимым условием полноты жизни. «Эх, жить весело, да — бить некого».
…Убийство стало делом простым, обычным. Это — отражение гражданской войны и бандитизма.
Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. Когда в «зверствах» обвиняют вождей революции — группу наиболее активной интеллигенции, — я рассматриваю эти обвинения как ложь и клевету, неизбежные в борьбе политических партий, или — у людей честных — как добросовестное заблуждение.
Вся русская интеллигенция, мужественно пытавшаяся поднять на ноги тяжелый русский народ, лениво, нерадиво и бесталанно лежавший на своей земле, — вся интеллигенция является жертвой истории прозябания народа, который ухитрился жить изумительно нищенски на земле, сказочно богатой.
Пропала, обанкротилась, выдохлась преславная русская интеллигенция! Чувствую к этим стертым лицам только презрение и жалость, как к нищим жадным, которые, толпясь у ворот богатого, дерутся за милостыню, ожидаемую ими. А милостыни-то, вероятно, и не подадут им, просто выйдет дворник и разгонит всех прочь, грязной метлою.
Приехавшие из России это стада баранов, овец и свиней. Откуда эти покойники? Воняют — прескверно, ведут себя еще хуже… Глупы до убийственной тоски. Я настроен зло, раздраженно, люди мне противны; мне кажется, что лучшие из них лентяи, бездарны и бесполезны, все же остальные лгуны и подлецы.
Наша революция дала полный простор всем дурным и зверским инстинктам, накопившимся под свинцовой крышей монархии, и в то же время она отбросила в сторону от себя все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны. Мы видим, что среди служителей Советской власти то и дело ловят взяточников, спекулянтов, жуликов, а честные, умеющие работать люди, чтоб не умереть с голода, торгуют на улицах газетами, занимаются физическим трудом, увеличивая массы безработных. Это кошмар, это чисто русская нелепость, и не грех сказать — это идиотизм!
- 30.03.2019. Бремя власти
- 28.03.2019. Когда и как Путин уйдет?
- 27.03.2019. Мне нравится
- 26.03.2019. Что военные РФ делают в Венесуэле?
- 25.03.2019. Что спасёт Путина?
- 22.03.2019. Восхищаюсь Клишасом
- 20.03.2019. Антология афоризмов о тоталитаризме
- 19.03.2019. Не власть, а одна большая семья
- 17.03.2019. Cистемы ценностей
- 15.03.2019. 10 причин не уважать эту власть
- 14.03.2019. Деформация реальности
- 13.03.2019. Владимир Буковский о России
- 11.03.2019. Плохие новости для Путина
- 09.03.2019. Виктор Астафьев о России
- 08.03.2019. От Великого до смешного
- 07.03.2019. Маршал Карл Густав Маннергейм
- 06.03.2019. Борис Акунин о России
- 05.03.2019. Интервью А. Пионтковского Русскому монитору
- 04.03.2019. Евгения Альбац о России
- 03.03.2019. Марк Алешковский о России
- 02.03.2019. Русские классики о России
- 01.03.2019. Антон Павлович Чехов о России и мире
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2019 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
источник
«Я далек от того, чтобы восхищаться всем, что вижу вокруг себя; как писатель, я огорчен. многое мне претит, но клянусь вам моей честью – ни за что в мире я не хотел бы переменить родину, или иметь иную историю, чем история наших предков, как ее нам дал Бог».
(Ответ Чаадаеву)
«Поймите, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою, что история ее требует другой мысли, другой формулы, чем мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада».
( по поводу «Истории русского народа» Николая Полевого )
Кому-то из правозащитников
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда полки бежали вскачь,
И гибло знамя нашей чести.
(На взятие Варшавы)
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
(Клеветникам России)
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
(Бородинская годовщина)
О столичных инженерах человеческих душ
«Москва доныне центр нашего просвещения: в Москве родились и воспитались, по большей части, писатели коренные русские, не выходцы, не переметчики, для коих ubi bene, ibi patria, для коих все равно: бегать лиим под орлом французским, или русским языком позорить все русское — были бы только сыты».
(А. С.Пушкин, Торжество дружбы, или оправданный Александр Анфимович Орлов.)
На заседании правительства по поводу реформы Академии наук:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что жопа есть.
(Эпиграмма на Дондукова-Корсакова)
Пушкин — создатель бинарной системы
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
(«Евгений Онегин»)
Из интервью во время гей-парада
Но, в пример и страх Европы,
Многим можно б высечь жопы,
С позволения сказать.
(Куплеты. На слова «С позволения сказать»)
Заметки в сообщество «Поравалить»
«Святая Русь мне становится невтерпеж. Ubi bene ibi patria. А мне bene там, где растет трын-трава, братцы. Были бы деньги, а где мне их взять? Что до славы, то ею в России мудрено довольствоваться».
(Л. С. Пушкину, янв. — февр. 1824.)
«Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница».
(Кн. П.А. Вяземскому, 27 мая 1826 г.)
«Повинности у нас вообще не тягостны. Подушная подать платится миром; барщина определена законом; оброк неразорителен. Помещик, наложив оброк, оставляет своего крестьянина доставать оный, как и где хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст выработать себе деньгу…
..Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительна. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaut (бездельником); никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя, скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе признак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности»..
(А.С.Пушкин «Путешествие из Москвы в Петербург»)
Открытое письмо к Путину и Порошенко:
Довольно; щадите
русскую кровь. Отбой!
(«Борис Годунов»)
В Европейский суд по правам человека
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
– Вот счастье! вот права.
(Из Пиндемонти)
________________________________________ ________________________________________ __
источник
Поэзия бывает исключительною страстью немногих, родившихся поэтами; она объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления их жизни: но если мы станем исследовать жизнь Ломоносова, то найдем, что науки точные были всегда главным и любимым его занятием, стихотворство же – иногда забавою, но чаще должностным упражнением.
… странно жаловаться, что светские люди не читают Ломоносова, и требовать, чтобы человек, умерший 70 лет тому назад, оставался и ныне любимцем публики. Как будто нужны для славы великого Ломоносова мелочные почести модного писателя!
…просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует. Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных, так что леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы давно готовы и всем известны.
… Некто справедливо заметил, что простодушие есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться…
В лучшее время жизни сердце, еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противоречия существенности рождают в нем сомнения, чувство мучительное, но непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души.
… не удивительно, что Тацит, бич тиранов, не нравился Наполеону; удивительно чистосердечие Наполеона, в том признававшегося, не думая о добрых людях, готовых видеть тут ненависть тирана к своему мертвому карателю.
Тацит говорит о Тиберии, что он не любил сменять своих наместников, однажды назначив. Ибо, прибавляет он важно, злая душа его не желала счастия многих…
Показания декабристов в следственной комиссии: «рукописных вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что это нас самих удивляло».
Письмо Жуковского о нахождении в бумагах каждого из декабристов нецензурных политических стихов Пушкина.
Подача в мае прошения на имя Николая I об освобождении с приложением подписки о непринадлежности к тайным обществам.
Резолюция о вывозе Пушкина в Москву «под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта».
Аудиенция у Николая I, объявившего Пушкину об освобождении из ссылки и о том, что он сам будет его цензором.
Вызов на дуэль Федора Толстого-Американца, не оказавшегося в Москве.
Начало декабря – сватовство к С.Ф. Пушкиной. Конец декабря – знакомство с Е.Н. Ушаковой.
Что делается у вас в Петербурге? я ничего не знаю, все перестали ко мне писать… неизвестность о людях, с которыми находился в короткой связи, меня мучит. Надеюсь для них на милость царскую.
Кстати: не может ли Жуковский узнать, могу ли я надеяться на высочайшее снисхождение, я шесть лет нахожусь в опале, а что ни говори – мне всего 26. Покойный император в 1824 году сослал меня в деревню за две строчки нерелигиозные – других художеств за собою не знаю.
Ужели молодой наш царь не позволит удалиться куда-нибудь, где бы потеплее? – если уж никак нельзя мне показаться в Петербурге – а?
Вероятно, правительство удостоверилось, что я заговору не принадлежу и с возмутителями 14 декабря связей политических не имел, но оно в журналах объявило опалу и тем, которые, имея какие-нибудь сведения о заговоре, не объявили о том полиции.
Но кто ж, кроме полиции и правительства, не знал о нем?
Гонимый шесть лет сряду, замаранный по службе выключкою, сосланный в глухую деревню за две строчки перехваченного письма, я, конечно, не мог доброжелательствовать покойному царю, хотя и отдавал полную справедливость истинным его достоинствам, но никогда я не проповедовал ни возмущений, ни революции – напротив.
Класс писателей, как заметил Альфиери, более склонен к умозрению, нежели к деятельности, и если 14 декабря доказало у нас иное, то на то есть особая причина.
Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости.
Милый мой Вяземский, ты молчишь, и я молчу; и хорошо делаем – потолкуем когда-нибудь на досуге…
Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи).
Ты видишь, что тут есть о чем написать целое послание во вкусе Жуковского о попе; но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах.
При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню – хоть в Остафьево.
Милый мой, мне совестно ей-богу… но тут уж не до совести. Прощай, мой ангел, болен ли ты или нет; мы все больны – кто чем. Отвечай же подробно.
Судьба не перестает с тобою проказить. Не сердись на нее, не ведает бо, что творит. Представь себе ее огромной обезьяной, которой дана полная воля…
Твои стихи… слишком умны. – А поэзия, прости господи, должна быть глуповата.
Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство.
Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь.
Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и бордели – то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство.
В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница.
… Я теперь во Пскове, и молодой доктор спьяна сказал мне, что без операции я не дотяну до 30 лет. Незабавно умереть в Опоческом уезде.
…с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.
Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения… осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края.
(Расписка на отдельном листе)
Я, нижеподписавшийся, обязуюсь впредь никаким тайным обществам, под каким бы они именем ни существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них.
(из письма императору Николаю I, май – первая половина июня 1826 года)
Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков.
Все возмутительные рукописи ходили под моим именем, как все похабные ходят под именем Баркова.
Вот я в деревне… Есть какое-то поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутою тюрьму. Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни – ей-богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр.
Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ти лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване.
Дай бог Вам здоровья, осторожности, благоденственного и мирного жития! Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода, конечно, необъятная.
Ангел мой Вяземский или пряник мой Вяземский, получил я письмо твоей жены и твою приписку, обоих вас благодарю и еду к вам и не доеду.
Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, то есть познать счастье. Ты говоришь мне, что оно не может быть вечным: хороша новость!
Не личное мое счастье заботит меня, могу ли я возле нее не быть счастливейшим из людей, – но я содрогаюсь при мысли о судьбе, которая, быть может, ее ожидает – содрогаюсь при мысли, что не смогу сделать ее столь счастливой, как мне хотелось бы.
Жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой – неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно – вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья.
Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером – судьбу существа, такого нежного, такого прекрасного.
Бог мой, как она хороша! и как смешно было мое поведение с ней!
Для сладкой памяти невозвратимых дней…
Не славь его. В наш гнусный век
Седой Нептун земли союзник.
На всех стихиях человек —
Тиран, предатель или узник.
Я вас люблю, – хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно. – я зеваю:
При вас мне грустно, – я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, – мне отрада;
Вы отвернетесь, – мне тоска;
За день мучения – награда
Мне ваша бледная рука.
……
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно.
Я сам обманываться рад!
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Каков я прежде был, таков и ныне я:
Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,
Могу ль на красоту взирать без умиленья,
Без робкой нежности и тайного волненья.
Уж мало ли любовь играла в жизни мной?
Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,
В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой,
А не исправленный стократною обидой,
Я новым идолам несу мои мольбы…
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
……
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
……
Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.
«Всё мое», – сказало злато;
«Всё мое», – сказал булат.
«Всё куплю», – сказало злато;
«Всё возьму», – сказал булат.
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня…
Фиалка в воздухе свой аромат лила,
А волк злодействовал в пасущемся народе;
Он кровожаден был, фиалочка – мила:
Всяк следует своей природе.
(записка, подготовленная для передачи императору Николаю I)
Последние происшествия обнаружили много печальных истин. Недостаток просвещения и нравственности вовлек многих молодых людей в преступные заблуждения. Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий.
… должно надеяться, что люди, разделявшие образ мыслей заговорщиков, образумились; что, с одной стороны, они увидели ничтожность своих замыслов и средств, с другой – необъятную силу правительства, основанную на силе вещей… Но надлежит защитить новое, возрастающее поколение, еще не наученное никаким опытом и которое скоро явится на поприще жизни со всею пылкостью первой молодости, со всем ее восторгом и готовностью принимать всякие впечатления.
Не одно влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего отечества; воспитание, или, лучше сказать, отсутствие воспитания есть корень всякого зла. Не просвещению, сказано в высочайшем манифесте от 13-го июля 1826 года, но праздности ума, более вредной, чем праздность телесных сил, недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец – погибель. Скажем более: одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия.
Чины сделались страстию русского народа. Того хотел Петр Великий, того требовало тогдашнее состояние России. В других землях молодой человек кончает круг учения около 25 лет; у нас он торопится вступить как можно ранее в службу, ибо ему необходимо 30-ти лет быть полковником или коллежским советником. Он входит в свет безо всяких основательных познаний, без всяких положительных правил: всякая мысль для него нова, всякая новость имеет на него влияние. Он не в состоянии ни поверить, ни возражать; он становится слепым приверженцем или жарким повторителем первого товарища, который захочет оказать над ним свое превосходство или сделать из него свое орудие.
…должно увлечь все юношество в общественные заведения, подчиненные надзору правительства; должно его там удержать, дать ему время перекипеть, обогатиться познаниями, созреть в тишине училищ, а не в шумной праздности казарм.
Уничтожить экзамены… так как в России все продажно, то и экзамен сделался новой отраслью промышленности для профессоров. Он походит на плохую таможенную заставу, в которую старые инвалиды пропускают за деньги тех, которые не умели проехать стороною…
Должно обратить строгое внимание на рукописи, ходящие между воспитанниками. За найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание; за возмутительную – исключение из училища, но без дальнейшего гонения по службе: наказывать юношу или взрослого человека за вину отрока есть дело ужасное и, к несчастию, слишком у нас обыкновенное.
… языки слишком много занимают времени… К чему латинский или греческий? Позволительна ли роскошь там, где чувствителен недостаток необходимого?
Во всех почти училищах дети занимаются литературою, составляют общества, даже печатают свои сочинения в светских журналах. Все это отвлекает от учения, приучает детей к мелочным успехам и ограничивает идеи, уже и без того слишком у нас ограниченные.
История в первые годы учения должна быть голым хронологическим рассказом происшествий, безо всяких нравственных или политических рассуждений. К чему давать младенствующим умам направление одностороннее, всегда непрочное?
Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целью искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве.
Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов «Русской истории» Карамзина вышли в свет. Я прочел их… с жадностью и со вниманием.
3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) – пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Коломбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили. Когда, по моему выздоровлению, я снова явился в свет, толки были во всей силе. Признаюсь, они были в состоянии отучить всякого от охоты к славе.
Ничего не могу вообразить глупей светских суждений, которые удалось мне слышать насчет духа и слова «Истории» Карамзина. Одна дама, впрочем, весьма почтенная, при мне, открыв вторую часть, прочла вслух: «»Владимир усыновил Святополка, однако не любил его…» Однако. Зачем не но? Однако! как это глупо! чувствуете ли всю ничтожность вашего Карамзина? Однако!»
У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина – зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам.
Заметки «Русской истории» свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению.
Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения. Они забывали, что Карамзин печатал «Историю» свою в России; что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Он рассказывал со всею верностию историка, он везде ссылался на источники – чего же более требовать было от него?
Повторяю, что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека.
Однажды, отправляясь в Павловск и надевая свою ленту, он посмотрел на меня наискось и не мог удержаться от смеха. Я прыснул, и мы оба расхохотались…
Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следственно к быстрому соображению понятий…
… восторг исключает спокойствие, необходимое условие прекрасного.
Иже не ври же, его же не пригоже. Насмешка над книжным языком: видно, и в старину острились насчет славянизмов.
Отправка в Сибирь с женой декабриста А.Г. Муравьевой стихотворения «Во глубине сибирских руд…»
Неприятности из-за стихотворения «Андрей Шенье».
С чувством глубочайшей благодарности получил я письмо Вашего превосходительства, уведомляющее меня о всемилостивейшем отзыве его величества касательно моей драматической поэмы.
Согласен, что она более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как государь император изволил заметить. Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное.
… пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хотя и различны, и так как я притязаю на беспристрастие, то скажу, что, если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское, – почти как Арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным или повешенным? – ответил: я предпочитаю молочный суп.
источник