БЕССОННИЦААрхангельская конница
Затмила небеса.
Бессонница, бессонница —
Хоть выколи глаза!
И я свою бессонницу,
Как лошадь в поводу,
По вымершему городу
Выгуливать веду.
Поверь, мне так не хочется
С тревогою в груди
Бродить с моей бессонницей
По Млечному пути.
Но что же тут поделаешь,
Когда не спится ей,
Бесплодной и бессмысленной
Бессоннице моей.
Кто-то где-то богу молится,
Кто-то где-то дрянью колется,
Кто-то где-то пьяный ломится
В чью-то дверь в ночи.
Только нам с моей бессонницей
Ничего уже не хочется,
В потолок уставим очи
И молчим.
Любовница постылая,
Бессонница моя,
Не муза белокрылая,
А так — галиматья.
Как в одиночной камере
В плену пустых ночей
Лежу в объятьях каменной
Бессонницы моей.
Кормлю ее таблетками,
Пою хмельным вином,
Но лишь ночами редкими
Я забываюсь сном.
И снится мне околица
Далекого села,
Где первая бессонница
В постель ко мне легла.
— А у тебя есть в жизни цель? Хоть какая-то?
— Знаешь, я хотел бы приходить домой и не доставать из кармана ключи. Мне хочется просто позвонить в свою дверь. и чтобы её открыли.
А ведь в жизни всё — и плохое и хорошее — начинается с того, что кто-то когда-то кому-то просто поверил.
Попробуйте хоть раз в жизни сделать то, что вам хочется. Несмотря на «но» и «а вдруг». Не задумываясь, кто что подумает и скажет. Это ваша жизнь!
Что-то у страны моей в утробе
С собственной природой не в ладу:
Школа убивает вкус к учебе,
А работа — рвение к труду.
Никогда не возвращайся в то место, где однажды был счастлив.
Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой.
Когда в моей жизни появилась любовь, я вдруг заметил, как много есть песен, которые каким-то образом про меня. И фильмов много про меня. Пьес, стихов, картин, даже скульптур! Я каким-то образом оказываюсь просто в центре мирового искусства.
Когда бездумно пророчит лето,
А человеку — шестнадцать лет,
И столько веры в свои победы
И в то, что Бога на свете нет!
И вечер теплый, и ветер южный,
И окрыляет избыток сил,
И очень важно, и очень нужно,
Чтоб кто-то бережно об’яснил,
Что жизнь проходит, меняет краски,
То зацелует, то отомстит,
Не все то горе, что нету счастья,
Не все то золото, что блестит,
Что в мире много таких вопросов,
Где не ответишь начистоту,
Что резать вены — еще не способ
Свою доказывать правоту.
Какое счастье, что у нас есть Кто-то,
Кому ты нужен, нужен ты любой!
Кто проявляет к нам свою заботу,
На чьем плече находим мы покой.
Кто выслушает нас и не осудит,
Кто руку верную в нужде подаст,
Кто злость в душе бушующей остудит
И никогда, в несчастье не предаст.
Как хорошо, что этот Кто-то рядом,
Когда нет сил на свете больше жить.
Он все поймет и теплым, добрым взглядом
Подскажет, что же делать, как же быть.
Еще, тот Кто-то просто пожалеет,
И посочувствует твоей судьбе
И нежно на груди своей пригреет,
Не думая, при этом, о себе.
Ах, как же нужен этот просто «Кто-то»-
Соломинка на жизненном пути.
Спасенье наших душ – его забота,
Но очень сложно нам его найти.
Самое лучшее в жизни — скучать со взаимностью. Ты знаешь и чувствуешь, что где-то там, в другом городе есть родная душа, которая так же, как и ты, безумно скучает по всем тем моментам, которые были у вас, и ждёт с нетерпением вашей встречи.
источник
ТЫ ОТКАЗАЛА МНЕ ВО ВСЁМ, ЖЕНЩИНА
Ты отказала мне во всём, и всё же
я и такой свою любовь приемлю.
Хотя бы потому, что смотрим оба
мы в это небо и на эту землю.
Я чую, как сплетеньем вен и нервов,
укрытых под мерцаньем лунной кожи,
ты содрогаешься в объятьях ветра,
который и меня объемлет тоже.
Ты отказала мне во всём, и всё же
ты – зрение моё и осязанье.
Как счастлив я, что вижу это поле,
которое ласкала ты глазами.
Не разлучит меня с тобой разлука:
зажавши уши и глаза зажмурив,
я в птичьей стае распознаю птицу,
которую ты видела в лазури.
И всё же ты во всём мне отказала,
и от тебя не жду я благостыни.
И твой ручей серебряного смеха
погасит жажду не моей пустыни.
Моё вино отвергнуто тобою,
но по душе мне, милая, твой милый.
Моя любовь да обернётся мёдом
тому, любовь, кого ты полюбила.
Но эта ночь… Одна звезда над нами…
Я знаю: я к ней намертво привязан!
Во всём ты отказала мне, и всё же
я всем тебе, любимая, обязан.
Люблю твоё молчанье – как будто ты исчезла,
Мой голос не проникнет в твой удалённый грот.
Глаза мои стремятся найти тебя, как прежде,
Но поцелуй мой, видно, навек сомкнул твой рот.
Вселенские предметы мою впитали душу,
И ты из вещной сути возникла, полнясь мной,
Как бабочка весною, вдруг кокон свой разрушив,
Как слово меланхолия, полна моей душой.
Люблю твоё молчанье, когда ты так далёка
Что голос твой дрожит, словно бабочки крыло.
Так далеко отсюда, что мой потерян голос
В молчанье твоих улиц: что было, то прошло.
Позволь и мне доверить тебе своё молчанье,
Пусть ярким светом лампы, простое, как кольцо,
Оно расскажет тайну галактик и созвездий,
Где звёзды молчаливо хранят твоё лицо.
Люблю, когда молчишь ты, как будто бы исчезнув.
Мне больно: ты далёка, как будто умерла.
Брось мне одно лишь слово, одну улыбку — в бездну,
Мне больше и не нужно, я рад, что ты была.
Твой рот, твой голос, твой каждый волос — я голодаю без них,
И по улицам я бреду, несытый и молчаливый,
Мне не поддержка хлеб, меня подавляет рассвет,
Ищу я течение ног твоих в звучании каждого дня.
(Или — Ищу я звучание шагов твоих в течении каждого дня).
Твоего скользящего смеха звук — я голоден без него,
Без рук твоих цвета бущующих зрелых хлебов;
Без бледного камня твоих ногтей — я голоден без него,
Я мечтаю о коже твоей — она как нетронутый миндаль.
Я выпил бы каждый видимый луч палящей твоей красоты,
Нос, царствующий на этом высокомерном лице,
И эту неуловимую тень легких твоих ресниц.
Изголодавшийся, я прихожу, и в сумерках я ищу
Твой запах, твой след, горячее сердце твое
И нюхаю воздух, как пума в пустынном Китратуэ.
Пора бы возвращаться нам домой.
Там виноград, наверно, влез на крышу
И в спаленку твою, проворней мыши,
Забрался полдень истиной самой.
Лобзанья наши обошли весь мир:
Армения застыла каплей мёда,
Взмыл голубком Цейлон по небосводу,
Меж днём и ночью лёг Янцзы пунктир…
В скрежещущие волны окунёмся,
Почтовыми голубками вернёмся,
Куда весь люд инстинктами ведом.
Не вечно же летать любви по свету!
И, подчиняясь древнему завету,
Вернутся поцелуи в добрый дом.
Вспорхнула с глаз моих твоя рука
К цветущему кусту дневного света,
Где волны и песок взлетали в лето,
Как пчёлы с бирюзового летка.
Твоя рука заставила звенеть
Посуду и баклажки с постным маслом,
Водопровод в журчании прекрасном
И хризантем пронзительную медь.
Ночной светильник выйдет из-за гор
И наши сны обережёт шатёр,
Что в темноте сплетают ароматы.
Твоя рука вернулась на глаза,
Сложила крылья. Я забыл сказать,
Что до смерти боялся их утраты.
Ты царствуешь на кухне и повсюду,
Пантера в пышных дебрях сельдерея.
Твой беспокойный мир, мне сердце грея,
Сверкает маслом, воском и посудой…
Когда чеснок ты из земли тащила,
Окрасив мир лиловостью растенья,
В салатах растворились сновиденья,
Свернулся змеем шланг, лишённый силы.
Стрижёшь кусты, будя их ароматы,
Ныряешь в пену стирок без возврата,
Завешивая небо парусами.
И в плаванье безбрежном
по наитью
В моих анналах делаешь открытья
И ловишь буквы жадными устами.
Любви безумный луч, пунцовою угрозой
Ступеньками взлетев по крепостной стене,
Сквозь дымчатый туман ворвался ты ко мне
В глубь сердца, что стучит пульсирующей розой.
Не скажем никому, что только наша нежность
Сложила витражи уюта наших дней.
А горе утекло по венам, что длинней,
Чем зимних непогод угрюмая безбрежность.
Недаром все твои – и радости, и беды
В одну большую жизнь, чей путь земле не ведом,
Слились как высший дар небес, как звон дождя.
Господние дары плоды вздымают к небу,
И теплится земля предощущеньем хлеба,
И стонут погреба, вулканами бродя.
Мне не забыть, как высохшую розу
Сумела оживить рука твоя.
Ты — как воды журчащая струя,
Как солнца луч сквозь утренние росы…
В саду с тобой – лопата, тяпка, лейка
Бегут весёлой стайкою зверей,
Врачуя землю, чтобы поскорей
Взошла на ней цветущая семейка.
Хвала и честь – в труде подобным пчёлам
Мозолистым рукам твоим весёлым,
Что сердцу дарят ласку, как цветку.
Случилось чудо: камень обожжённый,
Теплом твоих ладоней воскрешённый,
Я вновь пою, прогнав за дверь тоску.
Во влажном свете тишины зелёной
Июль дрожал и бился мотыльком.
От скал, чей профиль с детства нам знаком,
Ты шла сквозь миг, в одну тебя влюблённый.
Несла в руках ты ржавые охапки
Морских цветов, растерзанных волной,
Взметнувших жалость лишь в тебе одной.
И руки жгли просоленные тряпки.
Я так люблю твой гладкий камень кожи!
И ноготков на пальцах нет дороже.
Мне мил разлитый счастьем щедрый рот.
Мой дом, с морской пучиной по соседству,
Своей рукой обереги от бедствий
И защити покой мой от невзгод.
Твои черты видны повсюду мне.
Твоим сияньем Божий мир отмечен –
В стремительности влажных взглядов женщин,
В слепящих бёдер жаркой белизне…
Как ноготки на пальчиках остры!
Как ягодки, они продолговаты…
Твоих волос я слышу ароматы
Когда закаты в море жгут костры…
Но не найти в других – того биенья
И медной глины тёмного свеченья,
Которые несёшь ты не боясь.
Как бесконечна ты и – уникальна!
Я прохожу с тобою беспечально
Всю женскую святую ипостась.
Не уходи ни на единый день.
День без тебя – длиною в бесконечность!
Так на вокзале проклятая вечность
Ждёт поезда спасительную тень.
Не уходи ни на единый час.
Во мне сольются струи всех бессонниц,
В набат соединятся звуки звонниц,
Чтоб реки слёз исторгнулись из глаз.
Не оставляй меня в слепой тоске
Ни на минуту. Россыпью в песке
Не поддавайся жадной круговерти!
Ты и за миг так далеко уйдёшь,
Что не найти ни правду мне, ни ложь –
Увижу ли опять тебя до смерти.
Вот – семя, в лунку брошенное метко,
Смогло достичь немыслимых красот.
Со мною рядом будь зелёной веткой,
Со временем на ней родится плод.
Сначала расцветёшь неотразимо,
Увековечив сладкий поцелуй.
Потом земля и небеса незримо
В тебя вдохнут блаженство зрелых струй.
Огонь волос увижу на ветвях,
Родившихся в неистовых мечтах.
Твои черты подскажет каждый листик.
Рот пересохший, жаждущий тебя,
Найдёт в тебе поток любовных истин,
Горячий сок плодов твоих любя.
Поёшь – и вьётся в небе дух весенний,
И трели наполняют колосок,
Хвоинки сосен тянут голосок,
Соперничая с птицами Вселенной.
Грохочут гулко в безднах океана
Морские снасти, цепи, якоря,
Набатом рынды — полнятся моря,
Лениво-томным тоном каравана.
Но лишь твой голос, звонкий и летучий,
Взвивается стрелой, пронзая тучи
И низвергаясь тяжестью дождя.
Он отражает беды и напасти,
Фиалкам дарит солнечное счастье,
Сиянье благодати находя…
Заметив тучи мрачные за мной,
Зло отгони невидимой рукою.
Морское утро шествием покоя
Обережёт от бед — любви стеной.
От добрых песен – злобе грош цена,
Пираты гибнут от морского штиля.
Скажу «любовь» — и канет мир насилья,
И в небе голубином вновь – весна…
Любовь моя, ты – песня, ты – цветок,
Ты – солнца золотого лепесток,
Упавший Божьей милостью на землю…
Узорчатою тенью виноград
В полдневный час — тебя украсить рад.
И я твоим шагам небесным внемлю.
Любовь нам принесла
свой длинный шлейф печалей,
Колючий длинный луч
терзающих шипов…
На раны не гляди:
я сделать всё готов,
Чтоб нас с тобой ни страх,
ни смерть не разлучали.
Нет, в тех слезах твои
глаза не виноваты,
И не твоя рука
вонзала в сердце нож,
И страшный этот путь
ногам твоим не гож:
В конце того пути
в глазах – одни закаты…
В тот час, когда любовь
в неистовстве прибоя
На твёрдую скалу
швырнула нас с тобою,
Смолола нас двоих
в единую муку,
Любовь венчала нас
единою печалью
Путь простелила нам
недостижимой далью,
По раненой весне
вручила нам тоску…
Вскипает жизнь моя сиренью от любви.
Метался я меж скал голубкой ослеплённой,
Пока не отыскал тропу к тебе, влюблённый,
И не зажёг огонь любви в твоей крови.
И я к тебе приник, взлетев со дна ущелья,
К бездонной доброте хранилища зерна.
Возник из пены волн, чтоб вспыхнула весна
В неистовых глазах, не знавших укрощенья.
Я пред тобой в долгу, в долгу неисчислимом.
Он вырос из земли в родном краю счастливом,
Как дерево растёт под небом из корней.
Наполнен долгом я, как звёздами наполнен
Колодец, где живёт огонь бездомных молний,
В безводных злых степях, которых нет родней.
О, где же ты, Матильда? Что стряслось?
Пронзила боль под галстуком, где сердце,
как будто колет что-то за ребром:
куда же ты исчезла так внезапно?
Мне не хватает солнца сил твоих,
мою ты уничтожила надежду.
Дом без тебя, я вижу, опустел,
и кажется, вот-вот заплачут окна.
Стал бледным присмиревший потолок,
прислушавшись к дождю листвы шуршащей
и к росчеркам пера, пленённых ночью:
как одинокий дом, тебя я жду.
Так возвращайся! Жить во мне должна ты!
Взгляни: страдают окна от разлуки!
Я не люблю, неистово любя,
Ведь, полюбив, я разлюбил однажды.
Тоскую, не испытывая жажды, –
И сердце бьётся счастливо, скорбя.
Я не люблю, когда в любви тону.
Я обожаю, страстно ненавидя.
Хочу любить, любви своей не видя.
Всплывая, как пузырь, — иду ко дну.
Колючее сиянье января
Мне ранит сердце, жарким льдом горя.
Покоя нет, когда приходят зимы.
Я стану жертвой собственной любви,
Погибну от кипения в крови,
Ведь я тебя люблю неизлечимо.
Жить без тебя мне – «быть или не быть?»
Не наслаждаться, как ты возникаешь,
Для вазы жизни – дней цветы срываешь,
В туманах судеб — ищешь тропки нить.
Жить без свечи — добро несущих рук,
Которая и не видна другому.
Её огонь, уют несущий дому,
Зажёг цветы, растущие вокруг.
Жить без чудес явленья твоего,
Что всё моё живое естество
Вдруг вынесло на свет, доступный людям.
Ты существуешь, значит, я живу.
И значит, жизни наши – наяву.
И в знак любви мы были, есть и будем!
Я думал, что умираю, — так озноб взял меня в осаду,
беспощадно тебя у меня похищая:
губы твои, что меня ласкали денно и нощно,
и кожу твою — республику, поцелуями провозглашённую.
В этот миг прекращали книги
жизнь свою — для чего накопил их? —
не стало дружбы, сокровищ и дома, который мы строили, —
лишь глаза твои оставались.
Потому что любовь поднималась волной
в море жизни, вскипающем без передышки,
но когда вдруг безносая в дверь постучится,
в пустоте небывалой лишь взгляд твой останется,
и меня осенит он немеркнущей ясностью, —
сможет только любовь темноту победить.
Когда я вдруг умру, меня переживи ты
неукротимо, чисто и мятежно,
чтоб незабвенный взгляд твой Юг обнял
и чтоб весь день бренчал твой рот гитарой!
Хочу, чтоб не стихали смех твой и шаги,
чтоб продолжало жить моё наследство – радость,
но я отсутствую, меня ты не зови,
в отсутствии моём живя, как в доме.
Он безграничен, дом моей отлучки,
сквозь толщу стен в него проникнешь ты –
как чудно смотрятся картины там живые!
Прозрачен он, моей отлучки дом,
смогу взглянуть я, как же там живёшь ты,
и если мучишься, любовь, умру ещё раз.
Никто не видел, как взявшись за руки, мы шли
в ночной тьме и любовались заревом заката.
Огромный пылающий шар садился за далекими холмами,
и порой я чувствовал его жар в своих ладонях.
Я вспоминал тебя.
Я вспоминал тебя и душа моя сжималась от тоски:
Где ты?
С кем?
Что чувсвуешь?
Почему любовь уходит, когда мне так тяжело,
и почему ты так далеко, так далеко от меня.
Спустились сумерки, накрыв людей печалью,
тебя со мною нет и я грущу, мне хочется рыдать.
Ты удаляешься туда, где сумерки берут тебя в свои объятья.
Все наши мысли, надежды и мечты.
Мне нравится, когда молчишь, потому что тебя как будто нет.
Ты смотришь на меня издалека,
и мой голос до тебя не доносится, и твой взгляд словно летит,
и твои губы навсегда скрепила печать поцелуя.
Мне нравится, когда ты молчишь, и кажешься такой далекой,
и как-будто хочешь мне что-то сказать, словно трепетная бабочка.
Ты смотришь на меня издалека, но мой голос до тебя не доносится.
Пусти меня в свою тишину.
Позволь мне говорить с тобой твоим молчанием,
таким же ясным как лучь света, твоим немеркнущим сиянием.
Ты такая тихая, как звездная ночь.
Твое молчание — это молчание звезды,
такой далекой и простой.
Пусти меня в свою тишину.
В моем небе, в сумерках ты была как облако,
и его цвет и очертания были такими как я их люблю.
Ты была моей. Ты была моей — девушка со сладкими устами.
Твоя жизнь полна моими нескончаемыми снами,
и цвет моей души ложится розовым цветом на твои ноги,
и мое кислое вино становится сладким у тебя на губах.
Ты слушаешь мою вечернюю песню.
Тобой наполнены мои одинокие сны.
Ты была моей! Ты была моей!
И я кричу об этом вечернему ветру,
И он уносит мой сиротливый голос.
Тобой наполнены мои взгляды.
Я украду тебя. Твой вечерний взгляд позрачен,
ты попала в сети моей музыки.
Любовь моя! А сети моей музыки безбрежны, как небо.
Моя душа рождается на краю твоих печальных глаз,
в твоих грустных глазах начинается царство сна.
Девочка-кофе, молния быстрая! Солнце, створаживая
пшеницы, рождая водоросли, фрукты, плоды,
Сотворило твое ликующее тело, глаз твоих сияние
И губы твои со скользящей улыбкой воды.
Черное палящее солнце золотом червонным струится
в прядях твоих волос, цвета тропической ночи,
Руки раскинешь и с солнцем играешь в ладонях,
словно с болотцем, заводи темной отсвет ложится на очи.
Девочка-кофе, молния быстрая, ничто меня не сближает с тобой
все отдаляет, как от полудня, пропасть меж мной и тобой.
Ты — беспечная юность пчелы и плоти сласть,
Ты — опьянение волны, колоса сила и власть.
Мое сердце смущенное ищет твою наготу
Я люблю твое тело веселое, вольный и звонкий твой голос,
Шоколодная бабочка, сладкая, в нежном плену —
ты как мак и вода, словно солнце и колос.
Чтобы ты меня услыхала,
мои слова иногда
утончаются, как следы чаек,
там, где песок увлажняет вода.
Быть браслетом, пьяным бубенчиком —
на руке твоей, нежной, как виноградная кисть!
Мои слова удаляются.
Уже слова мои стали твоими —
как вьюнки, вокруг старой боли моей обвились.
Так карабкаются они на влажные стены.
Ты виновница этой кровавой игры.
Слова из хмурой моей норы убегают.
И ты заполняешь все щели этой норы.
Они больше, чем ты, привычны к моей печали
и ещё до тебя обитали в этой пустой тишине.
Я хочу, чтоб они сказали то, что я сам сказал бы,
чтобы ты им внимала, словно ты внемлешь мне.
Ветер скорби до сих пор помыкает ими.
Шквал сновидений похоронить их готов.
В моём горьком крике ты слышишь другие крики.
Кровь старых призывов, рыдания старых ртов.
Подруга, люби меня! Не покидай, останься во мне,
со мною, на этой скорбной волне.
Видишь: мои слова напитались твоей любовью.
И всё заполняешь ты, не зная преград.
Я сотворю из слов браслет бесконечный
для белой твоей руки, нежной, как виноград.
Девочка, смуглый ветер! Солнцем, творящим жито,
свивающим донные травы, створаживающим плоды,
твой звёздный взор сотворён, и весёлое тело,
и губы твои, в которых сквозит улыбка воды.
Едва ты раскинешь руки — чёрное алчное солнце
струится в лёгких волокнах гривы твоей смоляной.
Солнце в пальцах твоих играет, словно речушка,
в твоих глазах застывая темнотою двойной.
Девочка, смуглый ветер, ничто меня не сближает
с тобою — всё отдаляет, как тяжкие облака.
Слепая юность пчелы в теле твоём смешалась
с опьяненьем волны и упругостью колоска.
Но я ищу моим смуглым сердцем твой вольный голос
и твоё весёлое тело, не ведающее стыда.
Смуглый мой мотылёк, нежный и совершенный,
словно хлеба и солнце, словно мак и вода.
Я вспоминаю — какой ты была в последнюю осень.
Ты серым беретом была, сердцем в осенней тиши.
Сражались в твоих глазах сумеречные зарницы.
И листьями заметало заводь твоей души.
К моим рукам, как вьюнок, ты прижималась тесно.
Твой голос неспешный листва впитывала в тиши.
Оцепенелый костёр, — в нём жажда моя пылала.
Синий жасмин, дрожащий возле моей души.
Глаза твои кочевали по мне, отступала осень.
Серый берет, щеглиный голос, сердце-очаг —
к тебе осеннею стаей летели мои надежды,
и поцелуи тлели весёлым жаром в ночах.
Небо над кораблём. Поле у ног нагорья.
В памяти ты как свет, дым и заводь в глуши!
А за твоими глазами сумерки отгорали.
И осень сухой листвой касалась твоей души.
По тебе я ночами изнываю от жажды
и сквозь бред прорываюсь тщетно к жизни твоей.
Так до судорог жаждет опалённая сельва
жаждой жаркого горна, жаждой жадных корней.
Что мне делать? Я сгину без очей твоих ночью.
Я без них различаю одну пустоту.
Твоё тело налито болью всей моей смуты.
Ты меня настигаешь, как звезда – темноту.
Я родился в рубашке из терновых вопросов.
Лишь в твоём многозвучье я ответы нашёл.
Белый якорь, упавший в наше общее море,
ты зерну моей сути – борозда и глагол.
Как поёт моя суша под твоими следами!
Как без глаз твоих жажду глаз моих утолить,
если ты – моя жажда и её утоленье…
Как забыть тебя, если невозможно забыть?
Если ты наважденье, как избыть его, если
даже кости и жилы жадно жаждут тебя?
Жаждут до исступленья, беспощадное счастье,
разрываясь от боли и до боли любя.
Жажда губы сожгла мне. Где же губы любимой?
Жажда выпила очи. Что же очи твои?
Отыщи в себе, – слышишь? – запали в себе жажду
и в костёр моей плоти снизойди и сгори.
Эта жажда пожара неужели не сыщет
пищи в сердце твоём, не сожжёт без следа,
и в соитии смертном не сойдутся две жажды,
истребляя друг друга, как огонь и вода?
Каждый день ты играешь светом целой вселенной.
Робкая гостья в обличье то воды, то цветка.
Ты больше, нежели просто шёлковая головка,
которую, словно гроздь, ласкает моя рука.
С тех пор как я полюбил, ты ни с кем не сравнима.
Кто пишет на звёздах дымом имя твоё досветла?
Позволь среди жёлтых гирлянд распростать твоё тело.
Дай вспомнить — какой ты была, когда ещё не была.
Вдруг ветер завыл — тряхнул мои закрытые ставни.
Небо как невод, где стынет рыбная мелюзга.
Здесь сходятся бунтовать ветры целого мира.
Дождь раздет донага.
Птицы летят врассыпную — мечутся.
Ветер. Ветер.
Я силой могу помериться только с людьми. По лесам
буря перемолола листву, а в гаванях — лодки,
которые с вечера были привязаны к небесам.
А ты остаёшься здесь. Господи, — не убежала!
Ты до последнего крика разделишь печаль со мной.
Съёжься, прильни ко мне, сделай вид, что боишься.
Разве не страх подёрнул твои глаза пеленой?
Маленькая, вот снова ты жимолость мне приносишь,
даже груди твои впитали её аромат.
Покуда печальный ветер топчет бабочек в поле,
кусать твой черешневый рот — слаще любых услад.
Вся исстрадалась, пока свыклась со мной, с моею
душой-отшельницей, с именем, которое не в ладу
с целым миром. Мы видим, целуя глаза друг другу,
в небе над головою одну и ту же звезду,
видим, как раскружился вечера мглистый веер.
Дождинками слов я ласкаю позолотевший покров
твоей перламутровой кожи, — люблю тебя целую вечность,
и чудится мне, что ты — владычица всех миров.
Веселый цвет копиуэ, горсти тёмных орехов
и туесок поцелуев я с гор тебе принесу.
Хочу сотворить с тобою то, что весна сотворяет
с дикой вишней в лесу.
источник